Беседа с пристрастием
— Оо, письмо от коллеги из Америки! — Яков Кенигсберг пощелкал «мышкой», открывая электронную почту, и удовлетворенно прокомментировал: — Допечатная версия статьи в солидном международном издании по критериям эвакуации после ядерной аварии.
Информация по радиационной защите стекается к нему из всех уголков мира. Как-то Яков Эммануилович зашел на сайт Комитета по биологическим эффектам ионизирующей радиации США. Оказалось, система пользования здесь платная. Расплачиваться валютой — роскошь. Был приятно удивлен, когда спустя пару дней на e-mail пришло сообщение: «Зафиксировано, что Вы пытались зайти, персонально Вам разрешаем бесплатный доступ».
Время, когда Кенигсберг «работал на зачетку», давно закончилось. Теперь зачетка — авторитет, имя, работающие на него. В этом году у самого компетентного в стране человека в вопросах радиационной гигиены неофициальный юбилей — полвека профессиональной деятельности. А в апреле его назначили представителем Правительства Беларуси в Научном комитете ООН по действию атомной радиации.
Чем не повод «поштурмовать» человека вопросами?
Досье
Родился в 1939 году в Мозыре. Окончил Минский мединститут. Трудился в Гомельской областной противотуберкулезной больнице, научноисследовательских институтах санитарии и гигиены, ветеринарии, радиационной медицины, радиологии. Участник ликвидации последствий аварии на ЧАЭС в 1986 г. Доктор биологических наук, профессор. С 2001 г. председатель Национальной комиссии по радиационной защите при Совете Министров Беларуси. С 2009 г. руководит лабораторией радиационной безопасности РНПЦ гигиены.
Штат лаборатории, возглавляемой Яковом Кенигсбергом, небольшой. Но она единственная в Беларуси, которую привлекают к разработке документов МАГАТЭ.
Слева направо: старшие научные сотрудники кандидаты биол. наук Виктория Кляус, Екатерина Куц, заведующий Яков Кенигсберг, ведущий научный сотрудник кандидат мед. наук Елена Николаенко.
«Горный» характер с исследовательским уклоном
— Яков Эммануилович, Ваша фамилия переводится как «королевская гора». Раскройте секреты своих корней…
— По семейному преданию, в нашем роду были выходцы из Германии. Во времена Екатерины II они приехали осваивать земли НовоградВолынской губернии (Украина). В селе предок трудился мельником. Фамилий тогда еще не было. Когда переписывали население Российской империи, его семью обозначили по названию города, откуда прибыли — Кенигсберг.
Мои родители жили на Украине. На белорусскую землю попали по распределению после окончания Киевского мединститута.
— Говорят, в молодости Вы покоряли вершины…
— Во время учебы в МГМИ увлекся туризмом и альпинизмом. Там в конце 1950х сформировалась мощная секция, из которой потом выросла целая спортивная федерация. Зимой ходили в лыжные походы на Кольский полуостров, летом — на Кавказ. Ответственность за себя и других, преодоление трудностей, свобода выбора и в то же время жесточайшая дисциплина, чувство команды — все это мне нравилось.
В 1961 году покоряли Эльбрус. На одной из вершин вместе с товарищами установили флаг БССР и металлическую фигурку зубра — символ республики. Трудно передать, что испытываешь, когда близко видишь одно небо. Восторг, гордость, свобода, полет… Минуты торжества, а затем еще более сложный и рискованный путь вниз…
Однажды на высоте 4 тысячи метров у товарища, с которым я передвигался в связке, изпод ног ушел камень. В ту же секунду я почувствовал резкий толчок и пошатнулся. Весилто друг на 10 килограммов больше. Но усиленные тренировки не пропали даром: и сам устоял, и товарищу помог: удерживал, пока тот не нащупал прочный выступ.
— Один из туристических походов стал судьбоносным…
— Будучи уже руководителем группы, я собирался в поход на Приполярный Урал. Неожиданно в Федерацию туризма и альпинизма поступила срочная заявка из ЦК комсомола — рабочие Минского часового завода хотят пойти в поход на Кольский полуостров. Меня «перекинули» к ним руководителем. Погода «пионерским прогулкам» явно не благоприятствовала: минус 37 градусов, чтобы не замерзнуть в палатках, приходилось постоянно жечь костры. А в подчинении — одни новички, которым каждое действие надо «разжевывать». Соседняя группа попала под лавину. Нас Бог миловал. Среди тех, кого пришлось обучить секретам выживания в экстремальных условиях, оказалась и моя будущая жена Татьяна.
— В Вашем дипломе значится квалификация «врач», без всяких специализаций. Как Вы оцениваете «общую» подготовку, которую давал МГМИ в конце 1950–60х?
— До сих пор в транспорте проверяю себя: определяю различные недуги пассажиров по внешнему виду. Институтские профессора «выдрессировали». Учили так: пока пациент дойдет от двери кабинета до стола врача, надо поставить предварительный диагноз.
Помню, как сдавали экзамены на 6м курсе. В большом зале 1й столичной клиники стояло с десяток кроватей, а на них — пациенты. У экзаменаторов на столе истории болезней. Тянешь билет, где указан номер больного, идешь к человеку и проводишь осмотр, собираешь анамнез. Говоришь, какие нужны исследования для постановки точного диагноза. Преподаватели заглядывают на нужную страницу медицинских документов, дают запрашиваемые показатели — диагностика продолжается…
А сейчас мой внук оканчивает интернатуру в БГМУ и в качестве испытаний проходит компьютерные тестирования. Разве может виртуальный тест заменить реального больного?
— Ваш отец был очень уважаемым на Гомельщине доктором. Почему Вы не пошли по его стопам, не стали осваивать мастерство скальпеля?
— Папа был потрясающий человек, фронтовик, прошел всю войну и встретил победу под Веной главным хирургом госпиталя. В мирное время трудился в областной больнице. Я часто дежурил с ним, а когда учился в институте, — ассистировал ему в операционной. Намеревался стать именно хирургом. Но отец не поддержал. Сам страдал от того, что огромная нагрузка вынуждает общаться с семьей урывками. В кино, бывало, соберемся — родитель вынужден оставлять дома и на работе исчерпывающую информацию: куда идет, как называется кинотеатр, время сеанса, номер места в зале. Мобильных ведь в ту пору не было. В самый захватывающий момент картины ктото трогал за плечо: пожалуйста, поспешите…
На 6-м курсе вуза меня активно «сватали» в акушерство. Доктора 1-й минской больницы, после того как я с ними дважды отдежурил, уходили вздремнуть в ординаторскую, доверяя «без пяти минут специалисту» экстренных пациентов. Но «женская» специализация мне не приглянулась. Профессию, как и жену, надо выбирать по любви.
Кроме хирургии, нравилась фармакология. А точнее — исследовательские проекты. Профессор Константин Станиславович Шадурский, который руководил студенческим научноисследовательским кружком, человек неординарной судьбы и большой ученый, увлек меня опытами воздействия различных токсических веществ на живые организмы. Некоторые препараты для снижения давления, которые мы испытывали на крысах, и сегодня применяются во врачебной практике.
Один из первых своих докладов сделал на студенческой конференции в Вильнюсе в день, когда Юрий Гагарин полетел в космос.
«Трофеи» и эксперименты
— Приходилось ли отстаивать интересы белого халата?
— И военного мундира одновременно! За 2 недели до защиты кандидатской диссертации меня призвали в армию. Служил врачом в медсанбате 120й гвардейской дивизии в Уручье.
Однажды утром прошелся по казармам и увидел, что солдаты через одного держатся за животы: диарея. Чтобы прекратить распространение кишечной инфекции, следовало закрыть военный городок на карантин. Отдал приказ поставить у КПП патруль с автоматами и никого не впускать. А на территории ракетнозенитный, транспортный полки, движение техники почти непрерывное. Телефон в медсанчасти разрывался: звонили возмущенные «самоуправством» командиры дивизии, у КПП выстроилась колонна машин. Наслушался от старших по званию всякого.
Разбирательство дошло до высокого начальства. Но представители штаба округа и особого отдела… похвалили за настойчивость. Эпидемия никому не нужна.
— Любите ли Вы эксперименты?
— Как научный метод — да. Причем с детства. Все мои послевоенные ровесники «испытывали оружие» (улыбается. — Прим. автора.). И я тоже облазил все окрестности в поисках военных трофеев, которыми изобиловала мозырская земля, — патронов и прочего — и проверял, работают ли. Слава Богу, опыты обошлись без печальных последствий. Мать каждый день обшаривала карманы. Под крыльцом организовал «склад боеприпасов», правда, его быстро рассекретили. Два пистолета — «Вальтер» и
«Парабеллум» — долго удавалось скрывать от бдительных родителей и учителей.
Когда повзрослел и серьезно занялся наукой, часто экспериментировал, изучая влияние токсических веществ на организм.
— И что открыли?
— В НИИ санитарии и гигиены, где я работал, исследовали пестициды, которые широко применяются для защиты растений от вредителей. Заметили, что эти вещества вызывают негативные изменения в мышцах (заболевание называется миотония). Мне предстояло увидеть механизм процесса. Вводил дозы веществ животным (крысам, кроликам, голубям), а затем исследовал ткани. Оказалось, пестициды «били» по надпочечникам. В том, что страдает зона, ответственная за выработку минералокортикоидных гормонов, убедился по результатам гистологии и гистохимии (анализов крови на гормоны тогда еще не делали). Возникло предположение, что токсичные вещества
подавляли их выработку, что и делало мышцы слабыми.С помощью обратного эксперимента — введения пестицидов крысам, у которых специально удалили надпочечники — версия подтвердилась: описанный синдром в таких условиях не развивался.
А когда известен патогенез, можно найти и способ лечения миотонии — введение доз минералокортикоидов.
(На защите кандидатской диссертации, в основу которой легли эти эксперименты, прозвучало предложение оценить работу как достойную степени доктора медицинских наук. Правда, совет не поддержал: ученому было всего 27 лет. — Прим. автора.)
— А когда переключились на радиологию?
— Интерес появился еще в молодости. Америка и СССР вооружались, чтобы быть готовыми к ядерной войне. В разных научных учреждениях велись исследования. Во время работы в НИИ экспериментальной ветеринарии мне выпало изучать развитие острой лучевой болезни: как реагирует иммунная система на радиоактивное излучение, какие органы поражаются в первую очередь, определять пороговые значения доз.
Эти поиски шли параллельно с изучением воздействия химических веществ на организм, и первые не афишировались. Действия радиационного и химического факторов оказались, в принципе, одинаковы — развивалась иммунологическая недостаточность. Когда материал для докторской был готов, меня попросили убрать все, что имело отношение к радиации. Тем не менее большинство вопросов, заданных на защите, касались в основном «запретной сферы», дискуссия продолжалась 6 часов.
Интересно было работать с радиометками. Изотопами помечались вирусы, бактерии, чтобы проследить их путь в организме. Мы были первыми в Союзе и вторыми в мире, наблюдавшими своими глазами, как внутри путешествует вирус бешенства.
Открытия, загадки и мифы
— Готовились к ядерной войне, а взорвался мирный атом. Что изменила авария на ЧАЭС в Вашей работе?
— Все случилось 26 апреля, в ночь с пятницы на субботу. В понедельник я пришел на работу, включил дозиметрические приборы, а там совершенно непонятные показания. Информация о взрыве даже от профессионалов скрывалась. Физик нашей лаборатории не дошел до работы: за ним приехали «какието люди». Первые, кто нам пояснил, в чем дело, оказались коллеги… из Швеции.
В «зоне» проводил радиационную разведку. Брал пробы на исследование. Две недели на выезде — столько же в Минске. И так до ноября. Дозиметрических приборов не хватало. Но они порой показывали по 30 миллирентген в час. +
В первый год после аварии вместе с коллегами синтезировал вещество, способное почти полностью выводить из организма человека радиоактивный цезий. Первооткрыватель ферроцина — немецкий ученый, мы же предложили использовать препарат как добавку в корм скоту, чтобы получать чистое молоко и мясо и лишний раз не пичкать людей «химией». Испытания на животных прошли удачно, и идею воплотили в жизнь.
Спустя 2 года в Минске создали НИИ радиационной медицины, где я стал заместителем директора по научной работе.
— Авария сказала что-то новое радиологической науке?
— Свойства радионуклидов, период полураспада и прочие нюансы были детально изучены и до нее. Особенность катастрофы — ее масштабы. И огромная ошибка при реагировании — сокрытие властями реальной информации от населения.
До сих пор приходится расхлебывать плачевные результаты той «секретности» — радиофобию среди населения, множество ложных представлений о последствиях взрыва. (О мифах, касаемых воздействия на здоровье, Яков Кенигсберг рассказал читателям «МВ» 21 апреля 2011 года в № 16. — Прим. авт.).
Люди и сегодня, спустя 26 лет, опасаются покупать продукты питания, произведенные на чернобыльских территориях. Хочу сказать, что радионуклиды не попадают в зерновые и другие культуры, потому что предпринимаются специальные защитные меры: известкуются почвы, вносятся минеральные удобрения, в животноводстве применяются сорбенты… Нынешние дозы облучения населения чрезвычайно малы. Единичные случаи превышения содержания цезия связаны с
употреблением грибов, ягод, собранных в лесах на загрязненных территориях, мяса диких животных.
Нормативы, действующие в Беларуси, пожалуй, самые жесткие в мире: для молока — в 3,7 раза, а для хлеба — более чем в 10 раз ниже по сравнению с теми, что действуют в Евросоюзе. Если санслужба выявляет в населенном пункте хотя бы одну в год пробу молока с повышенным содержанием цезия (норма — 100 беккерелей на литр), это ЧП, ситуация тут же расследуется. У нас мощная система радиологического контроля, которую, если бы и очень хотелось, трудно разрушить: попробуй сократи людей, занимающихся проверкой продуктов питания, берущих пробы на почвах. Это ж сколько появится безработных!
— Но люди верят, что в зоне отчуждения активно мутируют животные и растения…
— Лично мне такие мутации наблюдать не доводилось. Сегодня в белорусской зоне отчуждения живут и плодятся зубры, бобры, кабаны, волки, они ничего не опасаются: туда нет доступа человеку. Все животные с нормальными хвостами и лапами.
Мутации выявлены только у сосновых пород деревьев, которые росли вблизи ЧАЭС. В городе Припять на них были заметны измененные иголки и побеги вплоть до 1990х годов. Лес вблизи взорвавшегося реактора получил дозу свыше 600 рентген и поэтому порыжел. Жителям повезло, что первое радиоактивное облако не осело на город, а пошло на лес. Иначе бы лучевой болезни населению не избежать (ею страдали только пожарные, тушившие ЧАЭС).
— В последние годы много говорят, что страшнее всего оказались психологические последствия аварии. Вы бывали в других странах, пострадавших от радиационных аварий. Там другое отношение к радиационному фактору?
— Нужно быть очень осторожным в оценках. Важно, что и как у человека спрашивать. Если поинтересоваться, что больше всего его волнует, ответит: зарплата, жилье или чтото другое. Никто и не вспомнит о произошедшей аварии. А если задать конкретный вопрос, влияет ли, допустим, Чернобыль на ваше здоровье, то тема окажется очень волнующей.
При анализе чернобыльских анкет выяснилось, что на первое место люди ставят экономические вопросы и качество медобслуживания. И в загрязненных районах, и в чистых.
А вот отличие в поведении после трагических событий я заметил. В Японии наблюдал ситуацию: землетрясением разрушен магазин, товары лежат на земле без присмотра. Японцы проходят мимо, никто ничего не берет. А после эвакуации из Припяти в городе процветало мародерство.
— Главный урок Чернобыля извлечен?
— На любом радиационном объекте важнее всего надежные системы безопасности и реагирования на аварию. Моя лаборатория сейчас трудится над созданием нормативноправовой базы для строящейся Белорусской атомной электростанции. В 2010 году издан СанПиН по проектированию и эксплуатации АЭС с водоводяными энергетическими реакторами. Такого документа пока нет ни в России, ни в Украине. Соседи руководствуются старыми, которые не согласованы с международными требованиями. А мы учли даже опыт Фукусимы. Скоро выйдут в свет нормы радиационной безопасности.
Ресурсы многих стран объединились. Приняты Конвенции о раннем оповещении об авариях и помощи, ряд других международных документов по готовности и реагированию на ядерные и радиационные аварии. Успешно работают специальные системы РАНЕТ и РЕМПАН, созданные МАГАТЭ и ВОЗ. Если, предположим, какойто белорус получит большую дозу облучения в результате аварии, мы вправе обратиться в эти организации, и его доставят в ту страну, где есть возможности для лечения.
— Какую дозу облучения Вы получили как ликвидатор?
— 1,1 зиверта — по результатам обследования в 1995 году. Она включает накопления во время профессиональной деятельности, а также от медицинских процедур. Напомню, что норма для профессионалов — 20 миллизивертов в год, а для населения — 1 миллизиверт в год.
— Ученого-радиолога с таким опытом трудно чемнибудь удивить. И все же есть загадка, которую Вам хочется поскорее разгадать?
— Да. Один из признаков острого лучевого поражения — резкое падение лимфоцитов в крови. Сам это наблюдал. Еще в 60х годах мы проводили опыт: брали у крыс кровь, а затем создавали иммобилизационный стресс: клали на спину, привязывали к стойке, чтобы тельце было неподвижно. В анализе крови после эксперимента фиксировалось резкое падение лимфоцитов. Интересовался мнением коллег, в т. ч. зарубежных, почему 2 разных воздействия дают один и тот же результат. Ответа пока не получил.
У эрудиции не бывает узкой специализации
— Где изучали английский язык?
— В школе и институте. Обошлось без курсов. Сотрудников своей лаборатории прошу читать специализированную литературу на языке оригинала. Так человек работает с английским постоянно.
— Что Вам интересно, кроме науки?
— Отец говорил: деньги нужно тратить без сожаления на 2 вещи — хорошее образование и книги. По сей день руководствуюсь его советом. У меня богатая домашняя библиотека. В ней есть труды Сенеки, мировая классика, в т. ч. полное собрание сочинений Джека Лондона — моего любимого писателя.
Когда внук при поступлении в мединститут недобрал полбалла на бюджетное обучение, встала дилемма: идти на платное или год поработать и на следующий повторить попытку. Я сказал: не теряй ни минуты. Дед поможет, и за оплатой дело не встанет.
— Вспомните чтолибо веселое из Джека Лондона…
— Священник написал в компанию Гудзонова залива о том, что ее служащие грешат с индианками. Ему ответили: «Почему Вы не учитываете тяжелые условия жизни, отсутствие белых женщин?». Хитрый священник резюмировал: «Я не знаю, почему хвост у коровы растет книзу. Я просто констатирую факт».
— Когда много знаешь, это выручает в любой ситуации.
— После одного из международных совещаний в Германии провел среди коллег — радиологов и физиков — викторину на знание Норвегии (среди них были выходцы из этой страны). Выиграл 2 бутылки вина: никто не знал, как назывался корабль Нансена и кто открыл Южный Полюс. А я запомнил эти факты из прочитанной в детстве книжке про Руаля Амундсена.
— Какие произведения порекомендовали бы в качестве обязательной программы медикам?
— Трилогию Юрия Германа «Дело, которому служишь». Шикарная вещь.
Читать на сайте http://www.medvestnik.by/ru/people/view/delo-jakova-kenigsberga-9623-2012/